ЖЕМЧУЖИНА ВАЛЬПАРАИСО.

Светлой Памяти Марии Клементины дель-Кармен Корес-Фернандез.

Жемчуг –

символ чистоты,

той что мне явила ты,

превзошедшая смиреньем

ненависть и восхваленья...

Она родилась и выросла в Чили, на самом берегу Тихого океана, пришла в наш маленький дом в Мэриленде по золоту и пурпуру последнего октября тысячелетия и ушла в декабре, незадолго до первого роскошного снегопада...

Оказывается, встречи с Ангелами на земле вполне вероятны и наяву, а не только в сказках, мечтах или во сне.

47 дней проведённые вместе с Марией Кортес, превратили нас в свидетелей и очевидцев вдруг приоткрывшегося миру великого Таинства. В мягком ореоле света, с тихой и печальной улыбкой появилась – проявилась? соткалась из лучей, вспыхнула? она в сумрачном и суетном пространстве аэоропорта BWI.

Крошечная, трогательно-нежная, золотисто-смуглая, как две капли воды похожая на Хосе. Увидеть её, подарившую миру искупителя последних времён, увидеть собственными глазами, – это ли уже не было настоящим чудом?

Потрясённые и с первого же взгляда смертельно влюбившиеся, наверное потом мы просто и не заметили всех тех несчастий, которые буквально на следующий же день после её приезда хлынули на нас как из рога изобилия.

Такова уж природа любви. За один миг, взгляд, за одну мимолётную встречу – любящий истинно готов отдать всё. Иначе невозможно объяснить, как удалось пройти вместе с ней, дерзнувшей не просто доехать, но и дострадать до своего великого сына, тот Крестный путь.

Даже боль утраты не в силах ослабить или затенить радости и благоговения, озаряющих память о нашей встрече. Комната, в которой жила Мама и в которой она простилась с этим миром, до сих пор наполнена благоуханием роз: благоуханием её души. Остались любимые игрушки. Остались фотографии: мягкий и невыразимо печальный свет её улыбки. Остались стихи. Много, много стихов!

Она пришла в наш дом по золоту и пурпуру последнего октября тысячелетия и ушла в декабре, незадолго до последнего в нём снегопада. Быть может именно ей, благословенной Марии, матери Избранника, выпало такое тяжкое бремя и единственная честь: навсегда затворить дверь безумного тысячелетия.

И произошло, случилось это событие здесь, в Мэриленде. Почему? Кто из смертных и каким невероятным подвигом во имя людей так послужил, так угодил Творцу именно здесь, в маленькой Коламбии, что был удостоен Посещения великой Избранницы? Возможно, это Джеймс Роуз? Кто знает... Несомненно одно: у Хосе не могло быть другой Мамы. А у Мамы – других нас.

Стихи – свидетели и очевидцы этих событий. Стихи – крик предсмертной святой муки. Стихи – посланники Высшего милосердия в жестоких испытаниях – автор предлагает сегодня на ваш суд. Ибо сказано: «зажегши свечу не ставят её под сосудом, но на подсвечнике, и светит всем в доме».

Озарившая рождение Нового века и Нового тысячелетия, свеча эта зажжена страданиями Марии Кортес-Фернандез: её пламенной любовью к Богу, к своему сыну, ко всем людям на земле. Вечная благодарность. Вечная ей ПАМЯТЬ! Вечная Любовь...

Накануне.

Две женщины –

вышли тебя встречать.

Две женщины –

жаждут тебя обнять.

Две неутешные –

ночей не спят.

Две нездешние –

мир сторожат.

Две этих боли

не предадут.

Един им труд:

плачут и ждут.

Хоть одной –

отзовись,

явись!

Хоть одной –

улыбнись!

Дай им

благую весть:

«я есть!»

Они не станут

тебя корить.

Им незачем

тебя делить.

Каждая готова

другой отдать.

Двоим им

на смерть твою

наплевать.

Эти женщины

не устанут

тобой дышать.

Одна – сестра.

И другая – мать.

Избраннице.

Сеньоре дель-Кармен Кортес Фернандез

Сеньора из Вальпараисо,

давайте сбежим отсюда!

Ведь всё это лишь кулисы,

а мы в авансцене с чудом.

Скорее, скорей бежим

на волю, моя Сеньора!

Пусть явится добрый джинн,

за дальние спрячет горы

от этих бесцветных стен,

безжизненных и безгласных.

О, Вы не из тех подмен,

так молоды, так прекрасны!

Изваяны и воспеты

стихиями – Вы другая.

Как дразните разогретым

на солнце кружком папайи!

Да разве Вам что-то нужно

в чужом измереньи вздорном?

Ведь так ноготки жемчужны,

так волосы непокорны,

и этот оттенок кожи,

и профиль, как риф скалистый,

а в Ваших глазах, похожих

на гроты, тепло, искристо…

Скореей же, скорей бежим –

к стихиям, моя Сеньора!

Пусть явится добрый джинн,

из стен унесёт за горы,

и даст нам по скакуну,

которых даль не остудит,

и в нарочные –

луну,

а спутником солнце будет...

Не о такой ли гонке

душа с юных дней мечтала?

Как стрелы изгибов тонки,

как выточены овалы –

роскошная, неземная,

для Вас ли темниц убогость?

Цветёт благодать такая

оазисами в дорогах

земных. Вот и я коснулась,

почти уже неживая.

Но всё миражом качнулось.

За что нам беда такая?

Сеньора из Вальпараисо,

зачем нам страдать невинно?

Взглянула так строго, чисто.

В расчёте оставив с джинном.

Загадка.

Она тиха, как утренний свет,

и невесома, как птица.

В ней и на йоту сомненья нет,

она ничего не боится.

Всем жаром солнечной чистоты,

всей нежностью ранних лет –

любит игрушки, детей, цветы,

и заодно весь свет.

Зла не ведая, не боится,

не понимает страх.

Но...

сколько же соли

у ней на ресницах.

Сколько боли в её глазах!

Реликвия

Мама,

лучше мне это крикнуть,

хоть все звёзды спадут с небес:

я к любви такой не привыкла

и души у меня в обрез.

Как в глухой загрудинной яме

боль признания удержу

и единственной его маме

о единственном не скажу?

Всё узнаешь, когда я крикну

так, что звёзды спадуд с небес:

Это имя – времён реликвия.

Роза в крови: Кортес.

26 октября 2000.

Третья Годовщина

Ты наверно видишь сына

в золотом венце?

Сон разгладил все морщины

на твоём лице.

Тишина и удивленье

отменили речь:

Счастье. Душ соединенье.

Радость нежных встреч.

Клементина,

Клементина*,

сказочный цветок

временам на именины

и добра росток –

потаённо, грациозно

в мире произрос.

Всё с тобой легко и звёздно,

всё тобой сбылось!

Вот и третья Годовщина...

Мы с тобой вдвоём

погрустим о доле сына

и хвалу споём.

Тишина и удивленье

нам заменят речь.

Праздник. Душ соединенье.

Радость вечных встреч!

26 октября 2000, Иверской Божией Матери.

*Имя до 18 ноября

Прощение.

Бесполезно искать виновных

и за что-то корить людей.

Жизнь торжественна и огромна,

и никто не владеет ей.

То, что хочет или не хочет

каждый смертный, – всему резон.

На краю этой жуткой ночи,

и в начале каких времён

нам подброшен путеводитель,

чтоб на лбу напечатать знак:

всё в руках Твоих,

Вседержитель!

Всё резонно. Да будет – так.

Ночь, уходи!

Крест

Я шептала: «мой дом воскрес!»

И не знала, что шла на Крест.

Ночь, уходи!

Я взаперти

страшной твоей

так истомилась.

Ночь, сделай милость

и отступи.

Нету пути.

Нет больше силы

в небо смотреть,

где нет ответа.

Чёрная клеть

чёрного цвета –

вечная ночь!

Хватит толочь

в ступе бездонной.

Я непреклонно

выше тебя.

Алчно хрипя,

дань принимаешь

и выпиваешь

залпом меня.

Ночь – без надежды,

ночь – без ослабы.

Смертные грешны,

кроткие правы.

Глуше, чернее.

Всё прибываешь.

Душишь.Терзаешь.

Сколько тебя...

Мерзко хрипя,

ночь – без ответа,

ночь – без спасенья.

Капельки света

нет в утешенье.

Ужас затмения

жизни моей,

хватки свой

не ослабляешь.

Всё прибываешь,

всё прибываешь,

всё прибываешь,

кости дробя...

Ночь, уходи!

СВЕТ – ВПЕРЕДИ.

Скоро узнаешь,

хоть необъятна:

СВЕТЕ РАСПЯТЫЙ –

выше тебя.

ВЫШЕ тебя!

Цена надежды.

Месяц света белого не вижу.

Что-то небывалое стряслось.

Месяц я глотаю эту жижу

ледяного ужаса и слёз.

За окном – мир сказочен, как прежде,

только я чужая для него.

Замерла в единственной надежде,

ею отрекаясь от всего.

Как бы горем ни была убита,

сколько б не изведала страстей,

но жива ещё моя молитва,

верю в чудо сказочных вестей.

В этом страшном мире всё резонно.

Просто небывалое стряслось,

и другого Свыше нет закона,

чтобы обуздать людскую злость.

Вот и месяц выхода не вижу

и последний мой потерян след,

лишь бы он, бесценный Богу ближний,

вырвался на несказанный Свет!

Блаженство.

Сегодня я в страданьи прирастаю.

За все пределы боли выхожу.

Но словно чья-то нежность собирает

всё, чем в себе не дорожу.

Как кровь покорно и светло струится

сквозь раны истязаний, ночи вслед.

И целые созвездья на ресницах,

и слаще муки не было и нет.

Любовь, любовь...

Быть может разгадаю:

какою манной полнятся гробы?

О, более неистовой не знаю

у грозной Госпожи моей рабы.

Целую эти стопы и колени,

похожие на камушки со дна...

Благоговею в рабском иступленьи,

священной красотой потрясена.

Вдыхаю роскошь ладана и мяты,

склоняюсь ниц, страшусь взглянуть опять,

предсмертным ужасом любви объята

и всё за миг готовая отдать.

Пусть по главе моей и по ланитам

враги наотмашь с наслажденьем бьют...

Всё всем забыто. Более, чем квиты.

Благодарю за ненависти труд.

Страшусь лишь то открыть,

что мне открыто.

Приять, что мне даровано одной.

А миром этим начисто забыто,

оставлено для низости земной.

Сегодня я в страданьи прирастаю.

Святую сладость в муках нахожу.

И Кто-то меня Нежностью венчает,

и я за Ним покорно ухожу.

Ночь с 20 на 21 ноября 2000

Палата 218.

На двери написано: Мирьям.

Двери милосердия открой нам,

милостей немерянных Сезам!

Запрети с поверженными войны,

вечным тёмным – властно запрети

над доверьем нашим насмехаться,

громоздить турусы на пути,

в наши стопы яростно вгрызаться.

Знаешь Ты, как мы устали ждать,

когда луч блестнёт в конце тоннеля.

Как покорно выбрали страдать,

хоть на праздник так успеть хотели.

Наших душ сокровище, Мирьям,

окропи и нас зарёй Востока,

чтоб не заточенье –

светлый храм

принял до отпущенного срока,

наших душ сокровище, Мирьям!..

Два дождя

Маленькая сказка, написанная под дождём

на ночных улицах Балтимора

Я утром принесла тебе цветы,

чтоб вечером нас снова разлучили.

И так смиренно посмотрела ты,

хоть к нам опять все так жестоки были.

Как больно, выезжая наугад,

сквозь слёзные потоки пробираться.

И с этим миром хоть какой-то лад

беспомощно найти пытаться.

Раз здесь закрыто, повернём на «Холлидэй».

На красном тормознём на «Балтиморе».

Всё за улыбкой спрячем от людей.

И только Богу скажем наше горе.

Он так велик, и Он одно велит:

не превращать трагедии в случайность.

И потому над городом парит

неоновых дождей необычайность.

А дождь иной покорно отворил

все шлюзы в поднебесные запруды

и дробно откровенье повторил:

что миром правит неизменность чуда.

Отсюда поворот. А вот и «Шарп».

Пересекаем «Пратт» – и на хайвее,

И ослепит созвездье встречных фар,

и боль ослабит. На одно мгновенье.

И как пыльца немеркнущих орбит,

и как знаменье вечного привета,

прохладно капля на щеке дрожит

в сплошном огне неонового света.

Я утром принесу её тебе!

О, доживи до утра безрассудно,

ведь так же как в моей, в твоей судьбе

всем управляет неизменность чуда.

24 ноября 2000, Иверской Монреальской

иконы Хосе.

Плач по Розе

Отдаю тебя, отдаю.

Что поделаешь?

Расцветёт, расцветёт в раю

Роза Белая.

Полетит, полетит пыльца

лебединая

прочь –

от маленького крыльца

в даль былинную.

Отдаю тебя, отдаю.

Не сумела я

удержать на земном краю

Розу Белую.

И заплачет здесь, как метель

нежность русская.

Белым цветом в раю постель

будет устлана.

Отдаю тебя, отдаю.

Разве справится,

если служат уже в твою

честь все здравицы,

если ждёт-не-дождётся тот,

в алой мантии,

когда в храм тебя поведёт

белокаменный?

Я мечтала тебя спасти.

Не смогла бы так.

Мир к ногам твоим принести -

да в руке – пятак.

Отдаю тебя: не мою,

неподвластную,

чтоб с возлюбленными в раю

встречу праздновать.

Ну а мне до последних дней

горечь пить да пить.

Белой Розе судьбы моей

кровью всей служить.

7 декабря 2000 г

Не разжимая рук.

До конца держала за ручку,

вместе с тобой отмучились.

Скорбная, смертная.

Самая верная

срученность.

Нам слова заменили руки

и поцелуи.

И потому через все разлуки

я торжествую.

И руки твоей не выпускаю.

НЕ отдаю!

И доподлинно это знаю:

вечно люблю.

Моя Девочка и Царица,

Ангел ведёт тебя белолиций,

нежно приняв на свою ладонь

чудо души родной.

Посмотри, как тебя встречает,

Кто милосердно соединяет

в лабиринтах земных разлук

не разжимавших рук.

9 декабря 2000

«Знаменье»

Сегодня царит Знаменье,

всевластное над судьбой.

По царским идёшь ступеням.

Возьми и меня с собой!

Достоинство и усталость

венчают главу твою.

Такою тебя не знала,

такой тебя отдаю.

Дыханье ровнее, тише,

и мука светлей, светлей.

Но ещё ясно слышу

удары в груди твоей.

Так к берегу лямку тянет

мир выкупивший бурлак.

И мучиться не устанет,

пока не упрётся в знак.

И вот оно здесь: Знаменье

всевластное над судьбой.

Ведёт тебя по ступеням,

разводит меня с тобой.

Восходишь всё дальше, выше,

сиянье, голубизна...

Но я ещё ясно слышу,

как к миру сему нежна.

Не ведая и не зная,

так и не приняв в расчёт.

Ответь мне, кто ты такая?

Как шлейф за тобой течёт…

10 декабря 2000, 3 часа ночи. Канун празднования чудотворной иконы Божией Матери Курской Коренной «Знамение», главной святыни Русской Церкви Зарубежом. В 5 часов 41 минуту скончалась Мария Кортес.

Вместо прощания.

Пришла – по золотой листве,

ушла – по первой белизне,

далёкая, святая

и самая родная.

Явилась в Иверском огне,

ушла по Курской тишине,

сквозь сети зла земного,

по царственному зову.

Пришла – по долгу на крови,

ушла – к единственной любви,

на Крест её готова,

не упрекнув и словом.

Да будет так,

да будет так!

И пусть твой обернётся шаг

всем нам –

добром и светом.

Дарю вам сказку эту:

у моря девочка жила,

жемчужинкой росла, цвела

и вдаль ушла, за сыном,

страданья царским чином.

Sekreto del Amor

Любовь похожа на кашель

и на собачий лай,

когда подступает страшно

безумие и отчаянье.

Когда перережет горло

и в сердце метнёт кинжалы.

Любовь не щадит покорных

и глубже вонзает жало.

Дарованная нам Свыше,

Любовь – это сущий ад.

И Бог тебя не услышит,

и нету пути назад.

Любовь –

это приступ астмы,

когда доктора больны.

О, как же мы все несчастны.

О, как же мы все равны.

Последняя колыбельная

Белые лепестки

в Евангелии от Луки...

Белая метель

качает колыбель.

Мой маленький засыпает.

А снежок прибывает.

Снежок прибывает,

порошит, мелькает.

Заметает, заметает,

никто не узнает.

А оно начинается:

стелется благодать,

небеса отверзаются

тебя встречать.

Маленький засыпает,

снег всё прибывает.

Белые лепестки

полетят, легки,

от белых страниц

до сомкнутых ресниц.

Будет нам тишина,

будет нам белизна,

будет роз армат

там, где чёрный плат.

Спи, засыпай!

Прощай, прощай...

Душистым лепестком

полети кругом –

от святых страниц,

от моих ресниц,

да от люльки, где зима,

в небесные терема.

Оставь, дружок

и мне чуток.

Никому не расскажу.

В Евангелие положу.

Будет нам тишина,

будет нам белизна,

будет роз армат,

там, где чёрный плат.

А снежок прибывает.

А Господь всё знает.

Не вычеркнешь и строки

в Евангелии от Луки.

г Larisa Gumerov, 2001. All rights reserved. Все права принадлежат автору.